Учился Андрей в разрушенном Калинине. В классах было холодно – чернила замерзали. Но уроки никто не пропускал. Педагоги и школьники сидели в верхней одежде – у кого что осталось с довоенной поры. Мальчишки бегали на Волгу разгружать бревна, чтобы потом напилить их и хоть немного прогреть класс.
Суровое время очень сблизило людей. Все жалели друг друга, старались чем-то помочь. Или хотя бы посочувствовать. Учителя тогда были настоящими подвижниками. А у учеников язык не поворачивался называть их «училками» или присваивать прозвища, как раньше.
Школу ребята не пропускали ещё и потому, что ежедневно каждому там выдавали чай с сахаром и булочку. Вражеские налеты и бомбежки, беда и горе, вера и надежда – все тогда было общим.
Жили как в одной семье. Весной бабушка отправляла Андрея за крапивой, чтобы можно было сварить щи. А однажды он подстрелил из рогатки воробья, ощипал и положил в кастрюлю. Хотя всегда был сердобольным… И долго потом с ужасом вспоминал этот поступок.
Когда учительнице математики Марии Матвеевне на глазах у Андрея принесли похоронку на дочь, он, оказавшийся рядом, не знал, что делать. Взял плачущую женщину за руку. Стоял. Молчал. Думал уйти. Но она попросила: «Останься, Андрюша. Давай заниматься. А то я сойду с ума…» Вскоре Мария Матвеевна умерла от горя.
: «В тяжелые военные годы мы очень голодали. Мама собирала свои наряды, простенькие украшения и драгоценности, и мы с ней отправлялись в деревню менять скудное барахло на хлеб и картошку». («И все-таки жизнь прекрасна», с. 11).
Все мальчишки, родившиеся в конце 1920-х, тогда стремились на фронт. Но по возрасту их не брали. После 8 класса Андрей решил сдать экзамены экстерном и сразу перейти в 10-й. Занимался по воскресеньям, забыв про волжскую рыбалку и песочный пляж. Трудно было. Но очень уж хотелось побыстрее стать взрослым. Хотя бы таким образом.